Что было делать? До клуба оставалось не меньше десяти кварталов. А мороз стоял не меньше двадцати градусов.

— Вы идите, а мы вернемся, — сказал ребятам Толя. — Поживешь у меня, — добавил он, обращаясь ко мне.

Я не сообщал родителям, где живу. А они не разыскивали меня с помощью милиции, потому что боялись огласки, позора. Мать встретила меня возле школы, дала немного денег и сказала, что отец строго-настрого запретил ей поддерживать меня едой или деньгами. Он не без оснований считал, что чем дольше меня будут таким образом поддерживать, тем дольше я не буду возвращаться домой. Прошла неделя, другая. Мать не выдержала и потребовала, чтобы я сказал, кто меня приютил. Я категорически отказался. Тогда она сказала, что не будет больше подкармливать меня, потому что отец все равно догадывается и из-за этого в семье каждый день скандалы. А младшие братья все видят и слышат.

Толя был настоящий товарищ. Но денег, которые присылали родители, не хватало ему самому. Толя ни разу не упрекнул меня. Наверное, он видел, что и без его недовольства я чувствовал себя паршиво. Но все равно я стал придумывать, как бы разжиться деньгами. Ничего путного в голову не приходило. Только однажды, когда мы возвращались домой, я каким-то новым взглядом посмотрел на висевшие возле форточек сетки с продуктами.

Я ничего не сказал тогда Толе. У меня только мелькнула мысль. Назавтра эта мысль пришла в голову снова. И на этот раз вызвала со стороны совести поменьше возражений. А на третий вечер я забрался по пожарной лестнице до окон четвертого этажа, сделал несколько шагов по карнизу и срезал сетку перочинным ножом. Сетка упала вниз, в сугроб. Одно неверное движение, и я тоже полетел бы следом.

В сетке был кусок сала, масло, круг колбасы и коровьи ноги. Я сказал Толе, что это передача от маман. Он то ли поверил, то ли сделал вид, что поверил. Впервые за несколько дней мы плотно поели.

Почему я не свалился с того четвертого этажа! Почему не переломал себе ноги! Может быть, лежа в больнице, я что-нибудь бы понял. Может быть, такой оборот помирил бы меня с отцом. Но мне не повезло. Я не свалился с карниза четвертого этажа. И, не упав, я совершил такое падение, последствия которого трудно было предвидеть. Сам не называя свой проступок кражей, я тем не менее совершил ее, первую в моей жизни кражу. И, естественно, не догадывался, что это только начало.

Наверное, каждый, кто совершает преступления, ищет и находит для себя убедительные оправдания. Иначе невозможно жить с постоянным чувством стыда. Стыда перед самим собой. И чем легче находятся оправдания, тем быстрее усыпляется ими совесть.

Я не считал себя виновным в уходе из дому. Я не считал себя виновным в том, что мне приходилось жить впроголодь. Значит, я не мог считать себя виновным и в том, что мне пришлось выручать себя таким некрасивым способом. Я понимал, что, съев круг колбасы, я кого-то ее лишил. Может быть, лишил колбасы людей, которые считают каждую копейку. Но я успокаивал себя тем, что нанес людям урон только один раз. Больше этого не повторится. И я действительно не срезал больше ни одной сетки. Но, говоря честно, вовсе не потому, что в этом не было нужды или меня замучила совесть. Слух о том, что кто-то срезал сетку, мигом облетел жильцов все окрестных домов. И теперь никто не хранил свои запасы за форточкой.

И тут меня снова встретила у школы мать. Она убедила отца, что мое отсутствие отрицательно влияет на младших детей. По детскому недомыслию они сочувствуют старшему брату. И не исключено, что они когда-нибудь последуют моему примеру.

— Отец обещал, что не тронет тебя, — сказала мать. художественное порно